Приветствую Вас Гость | RSS

Век млекопитающих - Age of Mammals

Суббота, 09.11.2024, 02:42
назад   к началу

Блиц-криг (продолжение)

Нет никаких сомнений в том, что наши предки были умелыми охотниками на крупную добычу. И в Америке, и в Азии найдено очень много стоянок человека с останками мамонтов, которые были явно убиты людьми. Некоторые останки, как, например, мамонт, найденный в 1953 году в Нако близ мексиканской границы США, все еще содержат каменные наконечники копий между костей животного. Вероятно, эти наконечники надевались на составные метательные копья, которые охотники бросали в цель. Передняя часть копья после попадания в зверя отделялась, так что мамонт уже не мог вытащить наконечник, потянув хоботом за древко или протащив копье сквозь кустарник. Скорость полета копья резко увеличивалась благодаря использованию рычагов — копьеметалок.

Мамонт из Нако, которого ударили копьем в живот, смог уйти и умер там, где его так и не нашли охотники. Мы знаем это, поскольку на костях животного не осталось ни одного следа надрезов, которые всегда видны на останках разделанных и съеденных животных. Не менее восьми других неповрежденных наконечников копий культуры Кловис были найдены рядом с тазовыми костями этого мамонта из Нако. Если бы охотники нашли его, наконечники, несомненно, были бы извлечены из тела. Никто из тех, кто когда-либо держал в руках и внимательно рассматривал наконечники культуры Кловис, не отнес бы слова "грубый" или "примитивный" к изделиям позднего каменного века. Наконечники копий палеоиндейцев, принадлежащих к этой культуре, сделаны с невероятной точностью, лезвия длиной от 15 до 20 см, достаточно широкие и плоские, чтобы обладать преимуществами по сравнению с современными стальными ножами. Я должен признать, что испытал удивление, даже шок, когда впервые увидел своими глазами красоту и очевидную смертоносность этого оружия. Как пишет Джеред Даймонд в книге "Третий шимпанзе", многие из нас все еще неправильно представляют себе людей — "охотников на крупную добычу", живших 14 тысяч лет назад.

Художники, оформляющие музеи, предпочитают рисовать поздненеолитических охотников, в виде обнаженных храбрецов, которые рискуют жизнью, бросая камни в рассвирепевшего мамонта, при этом двое или трое несчастных уже лежат на земле, насмерть затоптанные огромным зверем. Это абсурд. Если бы хоть один охотник умирал при рутинной охоте на мамонта, то они истребили бы людей, а не наоборот. Вместо этого, более реалистичная картина изображает тепло одетых профессионалов, бросающих с безопасного расстояния метательные копья в паникующего мамонта, которого подстерегли в засаде в узкой лощине у ручья.

Если, — вы можете спросить, — к концу последнего оледенения гоминиды развили такой ужасающий потенциал разрушения, как вообще выжили некоторые виды крупных животных? Ответ на этот вопрос может заключаться в анализе условий территорий, где мегафауна сохранилась. Подавляющее большинство крупных зверей современности обитают в пределах Африки и Южной Азии. Крупные звери живут и в других районах Земли, однако существа размером со слона, бегемота и носорога водятся только в регионе Африки и Южной Азии.

Это далеко не случайное совпадение, что зоны "выживания крупной добычи", т.е. Африка и Южная Азия, одновременно являются и зонами, которые населяли гоминиды за 1,7 миллионов лет до изобретения технологий, позволивших им переживать холодные зимы северных широт Европы и Азии. За время "заключения в тропической тюрьме" гоминидные прародители современных людей перешли от собирательства, пожирания падали и случайных охот к регулярной и все более и более эффективной охоте на крупных зверей. В связи с тем, что развитие охотничьих навыков человека было сравнительно медленным процессом, животные, которые делили Африканский/Южноазиатский регионы с гоминидами, обладали достаточным временем для собственных эволюционных изменений, чтобы успеть приспособиться к появлению среди них нового жуткого хищника.

Гоминиды, подобные человеку прямоходящему — Homo erectus, начали расширение зоны, занятой людьми, около 900 тысяч лет назад. (Я пишу "подобные человеку прямоходящему", поскольку около 800 тысяч лет назад, человеческие популяции Африки пересекали границу между тем, что современные "гоминиды" определяют как "человек прямоходящий" —  Homo erectus и "человек разумный" — Homo sapiens sapiens. В Европе в это время люди занимали промежуточное положение между Homo erectus — человек прямоходящий, и Homo (sapiens) neanderthaliensis — неандерталец. Это промежуточное звено европейской линии развития семейства людей некоторые современные систематики выделяют в особый вид — Homo heidelbergiensis, человек гейдельбергский).

Решающий прорыв "зоны человеческой оккупации" начался, тем не менее, не на границе Европы и Азии, а на африканской прародине человека. Около 120 тысяч лет назад волна за волной "полностью современные люди", Homo sapiens, сформировавшиеся в Северо-Восточной Африке, начали проникать из Африки на Ближний Восток и продвигаться далее, в Южную Азию. Эти "полностью современные люди" истребили и/или генетически растворили в себе мозаику различных популяций "архаического современного человека" [так иногда называют представители западной науки различные неандерталоидные популяции — прим. переводчика] и географические формы более древнего человека прямоходящего, которые предшествовали человеку разумному в этой "зоне". Затем, где-то между 60 и 40 тысячами лет назад, люди впервые вышли на пространство, которое никогда не было заселено никаким из видов семейства людей — Новая Гвинея—Австралия—Тасмания.

Около 40 тысяч лет назад, растущая технологическая вооруженность этих "полностью современных" африканцев привела к тому, что человеческие популяции современного вида совершили "Большой скачок". Были изобретены каменные шила, достаточно острые, чтобы с их помощью вырезать костяные иглы. Иглы, в свою очередь, позволяли сшивать теплую одежду и обувь. Последняя позволила этим выходцам из тропических регионов заместить более северный вид человека — неандертальцев в Европе, а также начать продвижение в регион, который ранее был слишком холодным для заселения людьми — Сибирь. Когда около 25 - 30 тысяч лет назад люди достигли Сибири, ледник толщиной в милю, подобный тому, что сегодня покрывает Гренландию, простирался на всем протяжении нынешней Канады и северных Соединенных Штатов. Столько воды было связано в этом громадном ледяном поле, что уровень мирового океана был на 200 метров ниже современного. Островные территории, такие как современная островная часть Юго-Восточная Азия, Япония и Британия, были соединены с соседними континентальными районами. Австралия, Тасмания и Новая Гвинея формировали единый материк, а Сибирь и Аляска были соединены широкой, свободной ото льда равниной, названной "Берингия".

Оледенения, сходные с этим, происходили на Земле, в среднем, каждые 100 тысячелетий на протяжении последних двух миллионов лет, названных Ледниковым периодом или плейстоценом. Таким образом Сибирь многократно соединялась с Аляской в период пиков оледенения и отделялась от нее во время межледниковых потеплений.

Приблизительно 20 тысячелетий назад люди в сопровождении собак, которых они одомашнили в Азии, впервые просочились на свободную от льдов территорию Аляски через берингийский мост. Между 12 и 14 тысячами лет назад они открыли путь на юг сквозь или в обход ледника, лежавшего между Аляской и остальной частью Америки, и проникли в земли "к югу от 48 параллели" или собственно на территорию США.

Они обнаружили этот "супер-Серенгети", о котором я говорил ранее, полный животных, не имевших никакого представления о столь страшном охотнике, как человек разумный. Фауна, которая, возможно, имела так же мало инстинктивного страха перед людьми, как птицы Галапагосских островов или пингвины Антарктиды, столкнулась с супер-хищником. Хищником, способным изготавливать смертоносное оружие, подобное метательным копьям с обсидиановыми лезвиями, пускать чудовищные пожары в сухих прериях, использовать инстинкты и чутье своих собачьих союзников и планировать стратегию своих охот с помощью интеллекта и языка, к которым даже приблизиться не могло никакое другое животное. Вот тот самый фон, на котором всеохватное вымирание, спровоцированное появлением "полностью современного" человека в обеих Америках (а на самом деле — и в Европе, Северной Азии и Австралазии), становится понятным и даже неизбежным.

Если у вас сложилось впечатление, что большие животные Африки или Южной Азии были совершенно неуязвимы для технологического скачка и изобретательности этих "полностью современных" людей, значит мои слова были слишком смелыми: 12 тысяч лет назад искусность и эффективность человеческого вида достигли столь ужасного уровня, что даже животные, эволюционировавшие вместе с семейством гоминид в их изначальных областях — Африке и Южной Азии — не смогли выдержать этот натиск. В Африке, например, вымерло около шести видов крупных млекопитающих, включая гигантскую антилопу из группы Аlcelaphine или антилоп гну, и могучего длиннорогого буйвола Pelorovis, аналога длиннорогих диких быков Евразии и американского длиннорогого бизона.

Растущее осознание того, что большая часть крупных сухопутных животных были уничтожены нашим собственным видом более 10 тысяч лет назад, приводит к пониманию, что этот вид, также более 10 тысяч лет назад, достиг уровня интеллекта, который просто преодолел ограничения, которые экология накладывает на все виды живых организмов планеты, составляющие биосферу. Винить наших предков за нарушение "системы экологических сдержек и противовесов" невозможно — рубеж экологической безопасности вида человек разумный был преодолен без какого-либо осознания того, что этот процесс вообще происходит.

Другие виды также могли испытывать временное снятие или псевдо-снятие подобных экологических ограничений. Когда 900 лет назад, например, крысы были непреднамеренно завезены людьми в Новую Зеландию, они, как пишет в своей книге "Пожиратели будущего" Тим Фланнери, превратились в бедствие таких масштабов, какие никогда больше не были превзойдены. Нет ничего таинственного в подобных катастрофах: вполне предсказуемо, что крысиные популяции испытают взрывное увеличение численности, освобожденные от армии своих обычных хищников и конкурентов, которые сдерживают их размножение в Азии, и наделенные на первый взгляд неограниченными источниками добычи в виде аборигенных животных и растений Новой Зеландии. Столь же предсказуемым является коллапс этой "крысиной чумы", который вероятно произошел, когда виды, питавшие собой этот взрыв крысиной популяции — нелетающие или плохо летающие наземные птицы, шесть видов аборигенных лягушек, крупные аборигенные улитки и цикады — стали крайне редки или, как произошло во многих случаях, были уничтожены полностью.

Гепарды, живущие в Серенгети, не представляют из себя "бедствия". У них множество конкурентов, которые способствуют контролю над их численностью, а их добыча — в основном, но не исключительно газели — далеко не наивна и не беспомощна. Сами гепарды "позаботились" об этом, "разводя" самых быстроногих антилоп. Они сделали это непреднамеренно, просто уничтожая медлительных на протяжении тысяч поколений. С нашей точки зрения, "медлительная" газель не менее других способна бежать с захватывающей дух скоростью. Тем не менее бросок этих стремительных кошек, как и другие формы естественного отбора, может производить исключительно точный замер — эффект десятых долей секунды в беговом поединке гепарда и газели на дорожке длиной в какую-то сотню метров может быть не менее решающим и пожалуй несколько более окончательным, чем на соревнованиях людей по легкой атлетике. Вечно участвуя в подобных гонках, антилопы, разумеется, производят столь же тщательный отбор гепардов, как и те — антилоп. Менее быстроногий хищник обречен на голодную смерть.

В результате такого взаимодействия популяции гепардов и газелей относительно стабильно сбалансированы друг относительно друга. И каждая из популяций, конечно, также сбалансирована (посредством не менее длительного и испытывающего взаимодействия) с популяциями других видов, оказывающих на нее воздействие — от леопардов и трав до вирусов, которые бесконечно проверяют на прочность иммунные защиты организма.

Охотились ли они на вилорогих антилоп в Небраске времен ледникового периода, на кроликов в сегодняшнем Иране или на антилоп-прыгунов в современной Намибии, гепарды, говоря экологически, всегда были связаны с регионами, которые мы можем назвать "метафорический Серенгети". Это — экосистема, поддерживающая численность популяции каждого отдельного вида, ее составляющего, на уровне, который стремиться поддержать биологическое разнообразие сообщества в целом.

Популяция гепардов остаются в этих "сохраняющих биоразнообразие пределах" вовсе не из-за того, что ее члены в каком бы то ни было смысле "обуздывают себя" или "предусмотрительно думают о будущем". Представление о том, что природные хищники поддерживают свою численность на должном уровне, "убивая только то количество жертв, которое им нужно" — это миф. Это правда, что охотники, подобные гепардам, действительно обычно убивают ровно столько, сколько им необходимо, но причина вовсе не в "сдержанности". Если бы гепарды были способны убивать в любое время, когда ни пожелают поесть, они, словно первые поколения новозеландских крыс, больше не умирали бы от голода. В таких условиях даже если бы каждый отдельный гепард убивал ровно столько, сколько ему нужно, вся популяция в целом очень скоро раздулась бы до размеров "экологической чумы". То, что этого не происходит в нормальных условиях, просто связано с фактором ограничений, которые накладывает экосистема на популяции любых организмов. Большинство детенышей гепардов (или молодых крыс) останется без пищи (или без необходимого жизненного пространства, или без сексуального партнера), которые им требуются чтобы вырасти и начать размножаться.

Таким образом, "метафорический Серенгети" поддерживает биоразнообразие, с безжалостной эффективностью удаляя "излишек" особей, которые производит каждый вид животных и растений. Если люди находят уровень детской смертности в нищих странах, где население удваивается каждые 30 лет, пугающе высоким, то как же они должны расценивать уровень смертности, который был неизменен на протяжении первых 500 тысяч лет человеческой истории, когда рост популяции был практически равен нулю? Утверждение Шопенгауэра, что "…каждый раз нам требуется определенная доля озабоченности или печали, или неудовлетворенных желаний, подобно тому как кораблю нужен балласт, чтобы он удерживался на плаву…" может быть спорным в философском контексте, в котором оно первоначально возникло, однако оно абсолютно точно отражает принцип функционирования "метафорического Серенгети".

Какой организм, имей он на то силы, не выделил бы в свою пользу большую часть из тех ресурсов, что "метафорический Серенгети" скупо распределяет с такой заботой о биоразнообразии и с таким бессердечным равнодушием к индивидуальным жизням? Понимай он больше ситуацию в этом "Серенгети", человек уже 200 тысяч лет назад мог бы возжелать избежать не только данного конкретного сухого сезона или столкновения с данным конкретным леопардом, своим смертельным врагом, но и пожелать вообще выйти из под контроля "метафорического Серенгети", который делает его собственную жизнь и жизнь его семьи столь непредсказуемой и опасной.

Тот факт, что люди стали, говоря словами зоолога Эдварда О. Вильсона "…в сотни раз более многочисленными, чем любое наземное животное сопоставимых размеров в истории жизни…” подводит нас к выводу столь же невероятному, сколь и очевидному — наш вид вышел из-под этого контроля. Точно так же, как океанское каноэ принесло крыс в реальную Новую Зеландию, уровень интеллекта, достигнутый людьми в последние 50 тысяч лет, вывел наш вид из "метафорического Серенгети", в котором мы появились, в метафорическую Новую Зеландию — новое экологическое окружение, в котором наша популяция более не сдерживается природными силами на том уровне, который я назвал "поддерживающим биоразнообразие".

Поскольку мы только начали осознавать его наличие, мы еще не уделяли особого внимания размышлениям о том, каким образом начало существовать новое экологическое окружение или метафорическая "Новая Зеландия" в которой мы теперь живем. Тем не менее, по крайней мере одно кажется ясным: беспрецедентная мощь человеческого вида кажется тесно связанной с развитием изощренного языка. Как я упоминал во введении, Джаред Даймонд приписывал сам "Великий скачок" возникновению современного уровня лингвистических способностей у гоминид. Я нахожу эти доводы убедительными — так же, как мощность отдельных компьютеров может быть увеличена путем объединения их в сеть, которая позволит проводить обмен данными, кажется резонным, что мощность человеческого интеллекта резко возросла, когда речь позволила сложным размышлениям перетекать от одного мозга к другому и от одной общины к другой.

Ричард Докинс полагает, что появление развитых лингвистических способностей не только обусловило культурную и технологическую революцию человеческого вида, но и изменило базовый механизм самой эволюции. Язык, как он считает, заместил гены в качестве наиболее эффективного способа, изобретенного жизнью для развития и передачи информации. В отличие от ДНК, которая может передаваться только от организма к организму путем размножения, человеческие идеи, благодаря возникновению языка, могут стать объектом сознательного "мозгового штурма", могут изменяться и распространяться постоянно и безостановочно. Эти качества придают передаваемым от человека к человеку идеям (Докинс назвал их "мемами") такую скорость и гибкость, что движимая ими эволюция [культуры] идет гораздо быстрее, чем биологическая эволюция при помощи генов.

Более трех миллиардов лет ДНК была единственным репликатором в мире, достойным упоминания. Но это не значит, что она вечно будет обладать этим монопольным правом. Когда бы ни возникли условия, в которых новый тип репликатора получает возможность воспроизводить копии самого себя, этот новый репликатор будет брать верх и начнет новый виток эволюции своего собственного типа. Если эта новая эволюция начнется, она совершенно не обязательно будет подчинена старой. Старая эволюция, основанная на отборе генов, произведя человеческий мозг, создала "питательный раствор", в котором возникли "мемы" — "единицы культуры". Как только появились мемы, способные к копированию самих себя, возник их собственный, гораздо более стремительный тип эволюции.

Джулиан Хаксли, использовав совершенно другую терминологию, нежели Докинс, 40 лет назад предположил, что "культурная трансмиссия" создала новые уникальные взаимоотношения между людьми и биосферой.

Исходя из привычного филогенетического взгляда, гоминиды являются просто одним филетическим таксоном (семейство Hominidae) из группы высших бесхвостых приматов или антропоидов. Однако подлинный эволюционный взгляд говорит, что они сформировали радикально новую и высоко успешную доминирующую группу, эволюционирующую чрезвычайно быстро благодаря механизму культурной трансмиссии. Человек, таким образом, достиг совершенно новой агенетической ступени и должен быть отнесен к отдельному уровню, который может быть назван "психозоологическим" или "Psychozoan".

Гоминиды, или семейство людей следовательно, формируют единственное семейство в группо-уровне "Psychozoa". Этот новый уровень обладает колоссальной таксономической важностью и по значимости сопоставим, по крайней мере, со всеми остальными группами в Царстве животных, хотя сам я предпочитаю рассматривать его как таксон, занимающий собой совершенно новый сектор эволюционного процесса — Психосоциальный — в отличие от полностью не-гоминидного Биологического сектора.

Приход в метафорическую "Новую Зеландию" не избавил, конечно, людей от нищеты и неудовлетворенных желаний навсегда. Новые ресурсы, которые технология и человеческая изобретательность предоставили в наше распоряжение, были огромны, но не безграничны. Уровень роста популяции, который довел численность нашего вида от 1 до почти 6 миллиардов особей за последние сто лет, весьма вероятно перейдет эти границы за время жизни уже существующих людей. Превышение этих лимитов вызовет страшный рост человеческой смертности, однако оно вряд ли будет угрожать самому существованию нашего вида. Тем не менее, оно, вероятно будет означать конец для миллионов других, не человеческих видов…Если люди уже уничтожили сотни тысяч видов своих собратьев по планете в течение сравнительно изобильного ХХ столетия, вполне представимо, что они разрушат значительную часть биосферы, в случае, если в XXI веке возникнет серьезный кризис ресурсов. Такое направления развития вида человек разумный будет огромной трагедией, даже если оно не затронет саму возможность существования жизни на планете Земля.

Я лично благодарен за то, что живу в этой странной "Новой Зеландии", которую открыла изобретательность моего вида. Я благодарен за то, что живу в то время и в той стране, в которых человеческая жизнь более безопасна, чем когда либо в истории моего вида. Посещение мест, где еще осталась дикая природа всегда было одной из величайших радостей моей жизни, но у меня нет желания становиться подлинным участником природной экологической цепи, которой я наслаждался в Африке и в обеих Америках — я бы не хотел возвращаться в ситуацию, в которой экологическая интегрированность моего вида поддерживается тем, что с моей сегодняшней точки зрения, кажется ужасной ненадежностью жизни отдельного индивидуума.

Тем не менее, я стараюсь дорожить той огромной ценой, которую остальная часть биосферы заплатила и продолжает платить за невероятную степень безопасности, подаренную мне. Я также смею надеяться, что мне будет позволено использовать эту безопасность — мою долю метафорической "Новой Зеландии", обнаруженной ошеломленным биологическим видом, к которому принадлежу и я сам — для того, чтобы сделать скромный вклад в формирование "пост-Серенгети" — сознания, необходимого для спасения достойной части биосферы.

Спасение этой "достойной части" может просто оказаться невозможным. В конце концов, точка зрения на вымирание больших животных, которую можно обозначить как "это сделали люди", говорит нам, что наши предки оказались не способны предотвратить или даже осознать, что начался процесс глобального уничтожения мегафауны. Феномен спазма вымирания, спровоцированного человечеством, не был вызван к жизни в результате "ошибочного" или "неразумного" выбора.

Выбор требует осознания последствий и наличия альтернатив, а охотники-собиратели, жившие между 10 и 20 тысячами лет назад не могли представить, что они являются свидетелями уничтожения большей части крупных животных Земли. Даже "короткий" эпизод вымирания, подобный тому, который смел с лица Земли большую часть больших зверей Америки, занял не менее тысячелетия. Это не было феноменом, который можно осмыслить исходя из продолжительности жизни одного человека. Изустная традиция продлила бы рамки осмысления первых американцев на несколько поколений в прошлое, но они вряд ли могла дать им точную картину постепенно изменяющегося положения мегафауны на протяжении сотен лет в каждом уголке нового континента, который они колонизировали.

Процесс вызванного человеком вымирания, таким образом, начался скорее как трагедия, чем как преступление. Более того, люди, кажется, все еще не обладают достаточной мощью для того, чтобы контролировать свое воздействие на мир природы. Однако это никоим образом не означает, что они не успеют уничтожить большую часть видов живых существ соседствующих с ними на планете до того, как они получат эту мощь. Разрушительное влияние нашего вида, таким образом, может оказаться неостановимым и неизбежным процессом. Это — цена, которую, насколько мы можем знать, платит любая биосфера, где развивается разум, сравнимого с нашим уровня.

Если и существует реальная надежда на то, что будет остановлено уничтожение незаменимых форм жизни, которые делят с нами планету, она, конечно, должна базироваться на продолжающемся углублении понимания, которое абсолютно необходимо, чтобы привести нас к столь маловероятному итогу.

Я не предполагаю, что идея о "мемах" выдающихся мыслителей, о которых я говорил в этой статье — прежде всего Поля Мартина и Джареда Даймонда — даст исчерпывающее объяснение экологической дилеммы. Однако, на мой взгляд, они далеко продвинулись по пути поиска того понимания, которое необходимо нам для сохранения достойной части биосферы.

Если скорость и мощь эволюции культуры — Докинс называет это "мемической" эволюцией — отвечает за возникновение наших экологических проблем, она также могла бы быть ключом к их решению. Стало уже почти банальностью, что генетическая эволюция движется со скоростью ледника по сравнению с ее культурным аналогом. Вполне резонной догадкой является, например, то, что целый ряд людей, рожденных еще до первого продолжительного и контролируемого полета 17 декабря 1903 года на Китти Хок, летали на сверхзвуковой скорости на самолете Конкорд (который получил коммерческое применение в 1976 году). Подобно генетической эволюции, эволюция культуры может привести к результатам настолько удивительным и неожиданным, что они, до их появления, в общем могли бы рассматриваться как невозможные, однако в отличие от генетической эволюции, культурное развитие делает это ошеломляюще быстро.

Как бы оскорбительно и абсурдно это ни звучало для фермеров, которые сегодня противостоят реинтродукции волков в Йеллоустонский национальный парк, не обязательно будет столь же невозможно доказать их внукам мудрость решения о возвращении львов и слонов в Монтану и Вайоминг, когда люди начнут всерьез думать о гарантии сохранения биологического разнообразия. Разнообразия, которое они сегодня, похоже, обрекли на уничтожение.


назад   к началу